Рубрики
ВЛАДИМИР БОНДАРЕНКО "В СТРАНЕ ОРАНЖЕВЫХ ОБЛАКОВ"
2 сентября 2015 года
(Окончание. Начало в номерах за 10, 24 июня, 1, 8, 22 июля, 5, 12, 19 и 26 августа).
Но это - сегодня, а однажды он говорил ей нежные слова, и даже много нежных слов. Было это в прошлом году поздней осенью. Прошел дождь, небо было в серых низких тучах. Тянули к югу последние птицы. Мы расположились на обед с коровами у речки, заворотили забытую кем-то копну сена, подперли ее палками, залезли под нее, сидим, греемся.
Вдруг мне показалось, что кто-то стонет. Я вылез наружу. Из речки действительно доносился коровий стон. Когда мы прибежали с Петровичем к берегу, у нас от страха стало сине в глазах: в речке плавала наша Гонобобель, серая, перепуганная, глупая. Может, сама оступилась и съехала в воду, может, коровы толкнули.
Петрович начал быстро сбрасывать с себя одежду. Берега от дождя осклизли, и вылезти из речки на них было трудно. Гонобобель, видимо, давно уже была в воде, выбилась из сил. Какая ни плохая она была коровенка, но тысчонки четыре за нее могли бы присудить с Петровича.
Мы сразу с ним забыли, что нашу Гонобобель зовут Гонобобелью, вспомнили ее настоящее имя и, стоя на берегу, подхалимно подзывали на два голоса:
- Лысенка... Лысенка... А Петрович даже нежно:
- Лысеночка.
Но Гонобобель боялась нас, она уже была запугана нами, а выбраться без нашей помощи не могла: и берега скользкие, да и глубоко, не встанешь.
И тогда воскликнул Петрович:
- Эх, мать-черемуха!
И, старенький, грудью вперед сиганул с берега. Если сказать, что Петровичу даже в середине лета вода казалась ледяно-холодной, то можно представить, какие черные у него были губы, когда он вынырнул.
Гонобобель, увидя его, шарахнулась в сторону и поплыла на середину, в самый омут. Уши у нее были прижаты, ноздри раздуты, глаза вытаращены.
- Держи ее, Маркович, - закричал Петрович и отчаянно захлопал по воде посиневшими ладошками.
Голый, я забежал Гонобобели наперед и, зажмурившись, прыгнул с берега. Не помню, почувствовал ли я холод, нет ли, я знал одно: мы должны спасти Гонобобель, потому что если она утонет...
Но она не утонула. Мы подогнали ее вплавь к камышам, там было мельче, там она уже могла встать на ноги и идти. Сивая, ставшая почти темной, Гонобобель вышла наверх и остановилась в стороне от коров, от нее шел пар, она вся дрожала, бока ее тяжело дышали.
- Не давай ей стоять. Закоченеет, подохнет, - кричал Петрович, продираясь сквозь камыш. - Гони ее по лугу, занесла ее куда нечистая сила.
Я схватил хворостину и погнал Гонобобель подальше от воды. Вскоре ко мне присоединился и Петрович. Мы бежали за ней, голые, синие, и сипло и зло орали:
- Говядина!.. Кочерыжка!.. Чучело огородное.
Губы у нас были черные, задубевшие от ледяной воды ноги не чувствовали земли.
Бегали мы долго, и это нас спасло. Вскоре выпал снег, и мы перестали пасти, но зима прошла, и мы опять вместе. Гонобобель, как всегда, шагает позади стада и косит на Петровича голубой с поволокою глаз. Это беспокоит Петровича.
- Ведьма, - говорит Петрович и отворачивается от нее, а вокруг свежо и радостно пахнет отсыревшей землей.
Мы сворачиваем к Марьевке, идем по улице. Солнце желто отсвечивает в лужах. Маврин сад полон птиц. Под зацветающими яблонями бегают и кричат ребятишки, и, глядя на них, шумных и беззаботных, я вдруг почувствовал, что я уже взрослый, что я уже ушел из той поры, когда можно бегать босиком по лужам, кричать, не зная зачем, не зная отчего, что я уже кормлю себя, зарабатывая и хлеб, и картошку, и даже немного денег.
И стало почему-то грустно. Захотелось вдруг, чтобы лето уже кончилось и чтобы это был последний наш с Петровичем в нынешнем году гон.
И представилась осень, поздняя-поздняя, когда уже ни хлебов в полях, ни птиц в рощах, когда зима решительно заявляет о своих правах первым снегом. Я иду домой, совсем иду, отпас, кончилось лето. Я иду, а дождь моросит, и падает снег, и гнутся над речкой от ветра ветлы.
В руках у меня палка, за плечами пастушья сумка, а в ней зори, закаты, дни голубые и - дожди, дожди, дожди. Все это я насобирал за лето, бегая за коровами, а теперь несу домой. Рядом со мной, опираясь на скользящий по дороге подог, коленками вперед шагает Петрович. Он щупает бороденку, в которой за лето прибавились новые серебринки, он добро щурится на меня, спрашивает:
- И зачем ты, Маркович, все это собирал?
- Что, Петрович?
- Да все эти рассветы, закаты...
И улыбаюсь я ему:
- Что ж было не собирать, коли валялось? Только и трудов-то было, что наклониться, подобрать и положить в сумку.
- Да зачем тебе это? - удивляется Петрович.
- Я и сам не знаю, - говорю я ему. - Вдруг понадобится, засуну руку в сумку и достану оттуда зарю или закат какой, много я их за лето-то видел... А понадобится дождик, дождик достану и поморошу.
- Он и без тебя моросит ладно, со снегом, - шутит Петрович и сворачивает на тропинку к своему дому. - Ну, Маркович, до следующей весны.
Мы жмем на прощание друг другу руки и расходимся. У дома ждет Петровича его старуха - бабушка Ульяна. В руках у нее полотенце. Она, наверное, только что перетирала посуду и так и вышла ко двору с полотенцем встречать Петровича.
А я шагаю дальше, в конец села, к своему дому. На коньке крыши стоит все тот же однорукий деревянный солдат, которого поставил когда-то, перед тем как уйти на войну, мой отец. Весной я его покрасил, и он был крашеным, но за лето он немного полинял, однако все так же браво помахивает саблей. Он глядит на меня сверху, и по его щекам ползут дождевые капли - крупные, медленные.
Бедный солдат! Сейчас я уйду в избу, а он останется стоять под открытым небом. По его шлему будет стучать дождь, дождь будет течь по его лицу, а он будет спокойно стоять и помахивать саблей. Ему нельзя прятаться: он при службе. Он стоял весь день и останется стоять ночью, бедный однорукий солдат. А зимой до него будут доплескивать студеные обжигающие метели, и будет ему холодно, но он будет стоять на ветру и смотреть вперед. Он солдат, он должен быть на посту.
Так представилась мне осень, но до нее еще жить да жить, ведь только еще апрель...
Странно, что это мне взгрустнулось сегодня? Это, наверное, оттого, что зацветает черемуха, а когда черемуха цветет, всегда немножко бывает грустно.
* * *
Ну вот и все, что мне хотелось рассказать вам о себе и о моей Греалии, стране с голубым небом и оранжевыми на нем облаками. Она лежит за тем самым горизонтом, который мы все видим, но к которому еще никому из нас не удалось приблизиться. Петрович говорит, что никакой страны за горизонтом нет, что за горизонтом и дальше - все та же земля, все те же, что и вокруг нас, степи. Но я знаю: есть она за горизонтом, моя Греалия. И это в ней, в моей Греалии, живет Солнце. По утрам оно поднимается в небо и светит нам целый день.
Я не прощаюсь с вами. Я говорю: до свидания, до новых встреч. Пишите мне, пишите в Марьевку, Марковичу. Меня здесь все знают. А еще лучше - приезжайте к нам, если не навсегда, так хотя бы в гости. Летом приезжайте, летом у нас особенно хорошо. Мы встанем на рассвете, когда петухи поют, выйдем на луг, и я покажу вам туман, от которого у вас станет бело в глазах. Он обоймет вас со всех сторон и будет зажигать перед вами оранжевые радуги. Вы видели когда-нибудь туман с радугами? Так приезжайте, я покажу вам его.
А мама...
Она угостит вас кашей-сливухой. Вы ели когда-нибудь кашу, которая варится в степи и в которую вдыхает степь все самое пряное, все самое душистое, что есть в ней?
Так приезжайте, я вам дам попробовать ее... А по вечерам мы будем ходить с вами в степь и слушать, как бьют в высоких хлебах перепела.
Комментарии (0)
Оставить комментарий
Фотогалерея
Доска объявлений
Интервью
- О здоровье, а также - доступности и качестве медицинской помощи
- Глава г. о. Чапаевск Д. В. Блынский: Развитие города зависит от роста населения
- СТАРАЕМСЯ, ЧТОБЫ УЧЕНИКАМ БЫЛО ИНТЕРЕСНО И КОМФОРТНО
- БЕЗОПАСНОСТЬ ЛЮДЕЙ - ОДИН ИЗ КОМПОНЕНТОВ КАЧЕСТВА ИХ ЖИЗНИ
- НАША СЛУЖБА И ОПАСНА, И ТРУДНА
- ИЗ БОКСА - В ТАНЦЫ!
- НА ПЕРЕДОВЫХ РУБЕЖАХ
- МАМОНТ ИЗ СЕМЬИ СЫРОМЯТНИКОВЫХ
- Все интервью