Газета г. Чапаевска Самарской области
Газета для тех, кто любит свой город
Главная Культура и искусство ВАЛЕНТИНА НЕВЕРОВА "БАБА НАСТЯ"

ВАЛЕНТИНА НЕВЕРОВА "БАБА НАСТЯ"

5 марта 2014 года

(Продолжение. Начало в номерах за 12, 19, 26 февраля).

Вернулись москвичи после купанья, будто живой водой умылись. И смыли вместе с дорожной пылью снисходительное высокомерье столичных жителей.

Сели ужинать. Баба Настя поставила на стол в горнице большую сковороду, в которой звонко скворчала яичница с салом. Запивали ее парным молоком. Лениво перебрасывались редкими малозначительными фразами. Лица, сосредоточенные, отчужденные по приезду, постепенно разглаживались. Овладевала московскими гостями ватная истома. Отужинав, гости тяжело поднялись из-за стола, отправились на сеновал, где еще оставалось с зимы немного сена, спать.
 
- Осовели мужики от деревенского-то воздуха да натурального продукта, - сказала им вслед баба Настя.
 
Мы уж прибрали со стола, когда под окном фыркнул и замолк мотор. Приехала дочь Зина с мужем и долгожданной внучкой Светланой. Баба Настя кинулась встречать. Радостные возгласы раздались у крыльца.
 
- Вот она, красавица моя ненаглядная, внученька моя сладкая, - пропела радостная баба Настя и ввела в дом Свету. Та, щуря глаза от яркого света лампочки - на ней не было абажура, - тянула безразлично на одной ноте:
- Да ладно, баб. Ну чего ты, баб...
 
Она морщилась, а баба Настя тормошила внучку и так и эдак, разглядывая ее любовно и ее наряд - по последним образцам московской моды - джинсы, майку с кучей лозунгов на английском вдоль и поперек груди, распахнутую куртку из тонкого типа полиэтиленовой пленки материала, разукрашенную звездным американским флагом, и прическу-стрижку, обнажающую уши и придающую внучке вид мальчишки-подростка, избыток косметики на лице, который, однако, не мог скрыть природной его свежести.
 
- Ох, Светочка! - разохалась баба Настя. - Какая ты у меня стала заморская...
- Да уж, не в деревне живу, - ответствовала внучка, тряхнув стриженой головой.
- Ну садись, садись. Я сейчас яишенки, молока принесу.
- Не хочу, мать накормила, - отмахнулась Света.
- Да, мам, мы дома ужинали, - поддержала дочку вошедшая в дом Зинаида, до того помогавшая мужу укрыть на ночь машину брезентовым пологом.
- Да как же так, с дороги и не поесть, - волновалась баба Настя, хотя знала - от Боровска ехать до Загорок от силы двадцать минут.
- Ну поставь разве чайку, - уступила матери Зинаида.

Ее, Зинаиду, я видела во второй раз. Правда, тогда, при знакомстве, особенно не разглядела. Заезжали они второпях, на минуткy, возвращаясь из дальних заветных мест с бидончиками и туесками собранной по опушкам лесной земляники. Отсыпали матери трехлитровую банку ягоды на варенье и были таковы. Сейчас же была возможность приглядеться поподробнее. Но чтобы не мешать родственной беседе, начала я собираться на речку. До сей поры не знаю ничего лучше, чем окунуться вечером, когда уже ложатся сумерки и стоит над водой молочный туман, в нагретую за день солнцем тихую, недвижную, будто приготовившуюся отойти ко сну, воду. Баба Настя, заметив мои сборы, остановила:

- Успеется, завтра сходишь. Посиди с моими, познакомься. Им, чай, интересно, кого баба Настя пустила в дом.

И она принялась объяснять внучке Свете - зять и дочь уже знали про меня - кто я и откуда:

- Знаешь, дружок твой Вовча в Сызрань на вертолетчика учиться уехал?! Так она, - кивнула баба Настя в мою сторону, - совсем близко оттель.

Но Светлану, видно, не интересовал ни дружок ее бывший Вовча, ни я сама. Она только покосилась на пишущую машинку, стоящую открытой на комоде, спросила:

- Сами печатаете? 

Я ответила.

- В Москве можно на курсы записаться, но не стала, - каждое слово Света произносила так, будто рублем одаривала собеседника. - Работа чистая, но платят мало.
- Ничего, бабка с мамкой на твой век заработали, - утешила ее баба Настя, - а на стройке надрываться за лишнюю сотню - разве ж это дело?
- Ты, ба, ничего не понимаешь. На стройке мне и общежитие, и квартиру дадут, и путевки разные... Вот в отпуск в Чехословакию поеду, в турпоездку. Ты мне, кстати, рублей двести не подбросишь - дорогая больно путевка да обмен еще денег... - сообщив новость и не дав бабке опомниться, Светлана вернулась к сравнению профессий. - А машинистка что? Девяносто - в зубы и по частным мотайся?!
- Свет, а зачем тебе в Чехословакию? Приезжала бы на отпуск сюда, ко мне, отдохнула бы, в лес походила, на речку... - опомнилась от новости баба Настя.
- Я там за две недели обуюсь-оденусь. У нас Валька в Румынию ездила, вернулась - ниточки на ней теперича нашей нет, сплошной импорт, - начала излагать было Света. Потом спохватилась, что не так будет понята, добавила, - ну и мир надо поглядеть, пока молодая-то. Замуж выйду - не до того будет.
- А есть за кого замуж? - с надеждой и тревогой одновременно спросила баба Настя.

Светлана на этот бабушкин вопрос даже головой не повела, будто и не слышала его вовсе. А баба Настя, не дождавшись ответа, вздохнула смиренно и, почувствовав в разговоре неловкий перерыв, перевела его на другое.
- Зинаида, ты завтра на весь день или как? - обратилась она к дочери.

Та, уже забравшись на печку и размякнув там от тепла, ответила сонно:

- Как же, мама, на весь день-то! Договаривались, чай, с утра косить, а после в Нару съездим, картоху отвезем. Ты мешки набрала?

Накануне мы с бабой Настей часа три провели в подполе. Обрывали с розовых ядреных картофелин белые, сильные ростки. Четыре тугих мешка стояло теперь внизу, ожидая, когда сильные руки Зинаиды подымут их из подвала и перенесут в багажник «Жигулей».

- Как ты наказала, так и сделала, - отозвалась баба Настя.
- Сейчас продавать самое время. Молодая-то еще не наспела, так старая до рубля за кило доходит, - вставил свое слово в разговор зять.

Баба Настя покосилась на него неприязненно:

- Тебе бы все продавать. Дай волю - ты бы и меня с потрохами на корню запродал, - ответствовала она зятю. - Это ж надо по рублю с людей драть! И за что?
- Ну что ты, мама, цепляешься? - недовольно подала голос с печи Зинаида. - По рублю это стоять надо, цену держать. Нам некогда будет. Мы на рынке в торговое бюро по полтиннику сдадим и дело с концом. По полсотни за мешок выйдет и хватит.
Я ощутила тихий толчок в плечо. Обернулась. Сидевшая рядом Светлана зашептала мне в самое ухо:

- У вас сигареты есть? Пойдемте на улицу, покурим, пока они тут...

Я поднялась, сунула в карман пачку «Столичных» и коробок со спичками. За мной встала и Светлана.

- Это вы куда наладились, - забеспокоилась, приметив наши передвижения, баба Настя, - на ночь-то глядя?
- Да тут, на завалинке посидим, подышим! Че нам ваши тары-бары слушать. Неинтересно, - объяснила лениво внучка.
- И то дело, - одобрила баба Настя. - Подите. Испейте нашего кислороду. А то тебе, Светочка, чай, трудно в городе-то асфальтом да гарью дышать. Вон девонька, - баба Настя кивнула на меня, - из какой дали к нам за воздухом прибыла!

...Чернел за краем поля в сумерках лес, и не угасла еще над ним розовая полоска позднего июньского заката. Вечер был наполнен треском кузнечиков, привычными шумами деревни, отходящей ко сну. Где-то вдалеке побрехивали сыто собаки. Звенела вода, ударяясь о ведро, в ближней колонке. С фермы донесся протяжный гудок и сразу за ним мерный гул мотора возвестил о начале вечерней дойки.

Мы, по желанию Светланы, нашли себе место не у крыльца, а зашли за дом, чтобы баба Настя, если выглянет, не могла нас обнаружить.

- Ругается она, что курю, - рассказывала Светлана, быстро затягиваясь, как делают обычно новички, - когда в первый раз увидела, чуть до драки не дошло. Сигарету выхватила, едва не обожгла меня и сама себе пальцы не припалила. Ты, кричит, девка, совсем ума в своей Москве лишилась. В гулящие подалась! Отчего ж, спрашиваю, баушка, в гулящие? Сейчас многие из женщин курят. А она - до многих мне дела нет. Курят и пускай, если им такая судьба. Да у нас в Загорках только Варька гулящая садила «Беломор» не хуже мужиков. Так ее Бог и наказал - померла летошний год в страшных муках от рака. Ты того хочешь? - Света вздохнула, - вот какая у нас бабка. Она у меня добрая, но, если что не по ней, спуску не даст. Своим, конечно, родным...
- Курить и на самом деле вредно, - поддержала я бабу Настю.
- А сами что ж? - удивилась Светлана.
- В институте по глупости начала. Теперь и рада бы бросить, да не получается. Привыкла. А ты, Света, если можешь, не кури лучше.
- Да я так, балуюсь, - принялась оправдываться она. - В компании там, с девчонками на работе перекур устроили.
- С этого все и начинается.

Мы докурили, замяли окурки в траву. Некоторое время сидели молча, вслушиваясь в вечерние голоса деревни.

- А вы правда статьи в газету пишете? - нарушила молчание Светлана.
- Правда.
- И печатают?
- Печатают. Я же в редакции работаю.
- Интересная у вас, должно быть, работа, - с завистью произнесла Светлана.
- Работа как работа, всегда мне было неловко и странно объяснять другим, что за работа писать статьи.
- А вы о чем пишете?
- О разном. Про фильмы новые, театральные рецензии. Ну и о людях, разумеется, о их жизни, работе.
- А вы про бабушку мою напишите. Она столько пережила всего, столько видела! Она вам рассказывала?
- Рассказывала кое-что. Бабушка у вас замечательная.
- Вот вы и напишите, раз замечательная. А то пишут, пишут сейчас: надоила столько-то, норму перевыполнила на столько-то… А больше ничего. К нам в бригаду тоже из нашей многотиражки приходил один. Пристал как банный лист. Почему, да как, да отчего вы, девушки, выбрали профессию маляра. Чем она вас привлекла? Прямо глупый какой-то, будто не понимает сам, что у строителей лимит на прописку. Потому и выбрали, чтоб в Москве остаться. А всю жизнь в краске ходить, руки раствором травить кому охота? Мы, правда, про это ему не сказали. Так вроде получилось, мол, надо же где-то работать... Умный бы понял, а он все одно написал: с детства, мол, мечтали радовать людей новыми, красиво отделанными квартирами, оттого и работаем по-ударному... Ерунда, короче, на постном масле. Хочешь в расчет получить что-то, вот и вкалываешь, как взмыленная. А если б за такие деньги можно было где-нибудь в конторе прохлаждаться да прописка была бы постоянная - только бы нас и видали с нашим трудовым... - запнулась она, - ин-ту-зи-азмом…
- Учиться надо, - назидательно сказала я. - На стройке можно пока молодая, силы есть.
- Сила есть - ума не надо, - засмеялась Светлана. - Нет, учиться у меня способностей нет. Мне бы замуж за москвича, а там бы я себе работу нашла и без учебы. Конечно, может, и не зарабатывала бы, как сейчас, поменьше. Ну муж на что? - спросила она, убежденная в своей правоте, потом добавила сокрушенно, - только трудно нам замуж выйти. В Москве лимитчиц не любят в снохи брать. Вот, говорят, явилась не запылилась, на готовое! - Она передохнула и закончила, - но я своего добьюсь. Я в малярках не останусь!

По ее убежденности в голосе я поняла - так и будет. А еще представила, как, став законной столичной жительницей сама, будет Светлана брезгливо топырить губы в какой-нибудь магазинной очереди при виде в ней девчонок в забрызганной краской спецовке: «Вот, понаехали тут, шагу ступить нельзя свободно!».
- Девки, где вы? - донесся от крыльца встревоженный голос бабы Насти.

Поскольку сигареты были выкурены и тщательно затоптаны в короткой, день изо дня общипываемой домашней птицей, траве, мы спокойно ждали приближения бабы Насти. Она вышла из-за угла, увидела нас, довольно рассмеялась:

- Ишь, сидят на жердочке, что твои куры на насесте. В темноте не разберешь, кто где. Будто однолетки. Ох, кровные вы мои! - баба Настя со вздохом присела на завалинку, привалилась спиной к зачернелым бревнам своего дома. Привычным движением руки распустила она головной платок - он упал на плечи, обнажив пегие, большей частью седые, но местами не утратившие еще первоначального темно-каштанового цвета волосы.

Какое-то время баба Настя сидела молча, давая покой и волю наработавшемуся за день телу. Даже верхнюю пуговку на кофте растегнула, чтобы легкий вечерний ветерок обдувал перетянутую морщинами шею.

- Ой, девоньки, гляжу я на вас, и зависть берет, - заговорила вновь баба Настя. - Такие годы у вас хорошие. И на время хорошее пришлись. Живи да радуйся!

Баба Настя даже губами причмокнула, подчеркивая, как хорошо должно быть нам против ее двадцатых, тридцатых годов молодости.

- А мне-то и вспомянуть нечего. Одни труды, одни заботы... - Анастасия Григорьевна потянулась к внучке, погладила ее по стриженым волосам. - Мне б, Светланка, твою самостоятельность, разве б я так жила!
- Да ладно, баушка, чего плачешься-то? - отстранилась от бабкиных рук Светлана.
- Оттого, кровная моя, что век свой прожила, а радости мало было. Не дал Бог радости-то.
 
(Продолжение следует).
 
Комментарии (0)