ИЗЛОМЫ И ВЕЩИЕ СНЫ

Враг народа

Через несколько дней Ульяна вошла в семью Ксензовых. У Филиппа, главы семейства, было три сына: Федор, Демьян и Яков. Вот за среднего, Де­мьяна, Ульяна и вышла замуж. Узнала, что Ксензовы - поляки. Еще задол­го до революции их из Польши за какие-то про­винности сослали в Рос­сию. В Могилевщине тог­да жило много сосланных поляков, особенно в де­ревне Лаврово, куда и при­было семейство Ксензо­вых. На новом месте все­гда трудно. Но вновь при­бывшие ссыльные обжи­лись, вскоре построили дом, завели скотину. Ра­ботящие они были. А тут революция грянула, при­шли новые порядки, и в их деревне появились но­вые начальники.

Раскулачивание семьи поляков проходило, как, впрочем, и других, при большом скоплении дере­венских. Забрали все, что наживалось потом и кро­вью, - две лошади, две ко­ровы, плуги, бороны, дру­гой инвентарь и живность. Как вспоминал отец Демь­яна, хорошо, что дом хоть и пустой, но оставили да и в Сибирь не сослали, как многих из их села. Их об­винили в том, что нани­мали работника. А маль­чишка, который жил у них, был их дальним родствен­ником, сиротой, вот они его и приютили. Но с влас­тями не поспоришь...

Пришлось заново выс­траивать свою жизнь. Ста­ли работать в колхозе. Но кличка «сын кулака» за Демьяном, да и за другими сыновьями Филиппа Ксензова закрепилась в де­ревне прочно. Демьян был не только работящим, но и грамотным, как никак окончил приходскую шко­лу, а она приравнивалась в те времена чуть ли не к вузу. Председатель колхо­за его оценил, назначил бригадиром скотоводчес­кой бригады, увидев, как тот умело обращается с ло­шадьми. И в семье у него все было хорошо. Ульяну он любил до безумия. Но почему-то невзлюбила ее свекровь. Эта женщина была очень властной. Клю­чи от всех кладовок держа­ла всегда при себе - они висели на поясе. Так что если кто-то до обеда или после ужина проголодает­ся, терпи. Демьян умудрял­ся что-то вкусненькое от матери припрятать и при­нести своей Ульянушке.

Она работала в бригаде мужа дояркой. Тут один за другим и дети в молодой се­мье появились: в 1929 году - сын; на следующий год - дочь; в 1935 году - еще один сын; Мария, которая и по­ведала всю эту историю, по­явилась в 1937-м.

В том году и забрали Демьяна, в мае, сразу пос­ле рождения Машеньки. Как потом узнали отец Демьяна и его жена, трое односельчан написали на него донос, что он сын кулака и занимается вре­дительством в колхозе. Да тут еще и случай подвер­нулся.

Засеяли в колхозе одно поле рожью, а она не взош­ла. Председатель Николай Сильченко и говорит Де­мьяну, что, мол, перепа­ши, а трава появится, за­гоняй туда лошадей, пусть кормятся, а сам уехал в Москву. Недоброжелатели или злопыхатели, как их правильнее назвать, и вос­пользовались ситуацией. Ведь во все времена были и есть честные, порядоч­ные люди и подлецы. Пред­седатель колхоза, когда вер­нулся из Москвы, вместе с отцом Демьяна и Ульяной поехали в Смоленск - уз­нали из каких-то источни­ков, что именно в смолен­ской тюрьме он и сидит. Председатель ходил к сле­дователям, говорил, что именно он дал команду Демьяну распахать это поле. Ему же напрямую сказали: «Пошел отсюда, а то и тебя посадим». Ка­рательная машина рабо­тала без остановок и тем более не знала хода назад. В тюрьме же не то что сви­дание, даже передачу не взяли, ответ у стражников был один: без права пере­дач и переписки.

Ульяна Андреевна уже после войны рассказывала своим повзрослевшим де­тям, как уводили Демьяна. Подошел к кроватке, где лежала только что родив­шаяся Маша, и сказал ока­меневшей жене: «Запомни: я ни в чем не виноват. Вы­расти детей.». Перед вой­ной они построили свой дом, но когда Демьяна уве­ли, забрали и дом, и коро­ву, оставили женщину с че­тырьмя детьми ни с чем. Свекор тогда сказал: «Пе­ребирайся с детьми, Улья­на, ко мне, вместе выжи­вать легче». Жена его к тому времени уже умерла.

Синий пропуск

Война, как и всегда, ворвалась в их хоть и не­легкую, но мирную жизнь неожиданно. В памяти че­тырехлетней Маши сохра­нились картинки, как мама подгоняет к дому лошадь, быстро сажает в телегу де­тей и кладет туда неболь­шой сундук со сменой бе­лья для детей, папин тулуп и свою шубу. Времени в обрез - уже слышно, как грохочут за деревней пуле­меты, рвутся снаряды. А у них, доярок и скотников, еще и ответственное зада­ние. Дело в том, что перед войной к ним в колхоз за­везли племенных коров. Вот их-то они и должны гнать на восток, чтобы не достались немцам. Дав та­кое ответственное задание жене врага народа, не за­были ей дать синий про­пуск, что означало, что муж у нее враг народа, мол, будьте с ней осторожнее.

Отступающие наши войска шли почти следом за коровьим эшелоном. А коров-то ведь надо доить, вот и доили, останавлива­ясь ненадолго. Молоко ос­тавляли подходившим сол­датам. Как-то останови­лись около речки, чтобы коров подоить, а солдаты уже начали переправлять­ся. Оставшиеся все торо­пили женщин: «Быстрей, быстрей, бегом к реке». Подбежали они к речке и ахнули: вода в ней вся красная от крови.

Свекор не пошел с ними, жаль было остав­лять дом. И не он один. Фронт уже проходил пря­мо через их деревню Лав­рово. Когда начиналась бомбежка, ее жители убе­гали в леса, наступала ти­шина - возвращались в свои дома. И каждый раз кто-то вместо своего дома находил дымящиеся го­ловешки. Так однажды случилось и с домом Фи­липпа.

Женщины все гнали и гнали племенных коров, а наша армия все отступала и отступала. Что пережила за это время Ульяна, как ей удалось за время этого страшного, длительного перехода сохранить детей, она и сама не знает. По­мнит только, что ее согре­вала одна-единственная мысль: вот доберемся до места и станет легче. Если бы тогда она только знала, что не станет легче.

Добрались к зиме до Рязани. Остановились в селе Ерахтур. У большин­ства из них ни зимней одежды, ни еды. Коров по­считали, приняли. Ульяну с детьми определили в ка­кой-то дом-развалюху на берегу Оки. Дом не отап­ливался, дуло из всех ще­лей. Натаскала она откуда- то соломы, привезенными и, слава богу, сохраненны­ми шубами укрыла детей. Но чем их накормить? В округе все быстро узнали, что это семья врага наро­да, помогать не торопи­лись. Но мир все-таки не без добрых людей. Напро­тив их развалюхи старичок со старушкой жили. Де­душка нашел где-то досоч­ки, обмерил ножки детей, вырезал и соорудил что-то типа зимней обуви для них. Его бабушку дети всегда ждали с нетерпением. «Детки, я вам гостинчик принесла», - заявляла она с порога. А гостинчик - это сушеная свекла, нарезан­ная тонкими-тонкими по­лосочками. Нашелся еще один добрый человек - дал Ульяне работу. Доверил лошадь, на которой она должна была возить гни­лые овощи с поля для ско­тины. И боже упаси взять хоть одну гнилую помидо­рину - сразу арест, а может даже и расстрел. Пришлось брать мешок, детей и идти нищенствовать. Машу, как младшую, не брали. Мама потом вспоминала: захо­дим в дом, там молодежь сидит упитанная, в карты играет. «Ты чего с такой мордой и побираешься? Ха-ха!». А лицо-то у нее от голода распухало. 200 грам­мов хлеба давали на сутки на каждого. Сядут, бывало, за стол, мама и говорит де­тям: «Вы хлебушек за щеч­ку положите и запивайте водичкой». А сама выйдет в сени и плачет горючими слезами. Старший сынок, заподозрив что-то нелад­ное, выбежит за мамой: «Мам, идем за стол». А она: «Кушайте, кушайте, я уже поела». Потом слезы вытрет и выходит к детям, улыбаясь. Не все приехав­шие вместе с ними дожи­ли до весны. Весной Уль­яна на своей лошади про­должала ездить в поле за кормом для скота. Иног­да удавалось одну-две за­мерзшие картофелины спрятать за пазуху.

Возвращение

Пришел 1943 год. Смо­ленск освободили. Пора собираться домой. Мария Демьяновна помнит, ей уже шестой год шел, как мама сушила картошку в дорогу, нарезав ее мелко-мелко, как фарш, как еха­ли долго-долго товарни­ком. Приехали в Смоленск, город весь в руинах, вокзал разгромлен, даже собор не пощадили. Переночевали в каком-то подвале, потом целые сутки добирались до своей деревни. Добрались, а дома-то нет. Начали, как и все, копать землянку. Вырыли ямку, поставили колы, наложили хворост, потом все засыпали землей. Из взорвавшихся снарядов делали печки. Все жили очень бедно - вши, чесот­ка. В одной землянке жили одна ее тетя с четырьмя детьми, другая - с тремя и Ульяна - с четырьмя.

Потом жилищные ус­ловия их, можно сказать, улучшились. В соседней деревне жила сестра свек­ра, муж у нее был на фрон­те, детей не было. Вскоре она умерла. Свекор отвез Ульяну с детьми в ее дом, благо, что он сохранился после всех бомбежек. Вскоре по ранению приез­жает домой муж сестры и в сельсовете оформляет на Ульяну дом. А сам, подле­чившись, снова уходит на фронт. В доме уже жили чужие люди, в этой дерев­не осталось всего три избы и баня. Хоть и тесно, но это уже не землянка.

Вернулся Дмитрий с фронта, так звали хозяина дома, стал жить с ними. Через некоторое время он сделал Ульяне предложе­ние. Женщина понимала, что одной ей поднять чет­верых детей невозможно. Про мужа никаких извес­тий. Вспомнила сон, кото­рый ей приснился еще в Рязани. Едет Демьян на белом коне. Подъезжает к их избе и заглядывает в окно. А потом проезжает мимо. Она боялась этого сна, понимала: он не вер­нется. В общем, Ульяна дала согласие и вышла за­муж за Дмитрия. Когда вышел указ президента Бо­риса Ельцина о реабилита­ции раскулаченных, Мария Демьяновна Тырышкина, она к тому времени уже вышла замуж, написала письмо в Москву, в КГБ, чтобы узнать участь отца. Ей ответили, что Демьян Филиппович Ксензов был арестован по доносу, ему дали десять лет тюрьмы без права переписки, в Волог­де в тюрьме он и умер. В письме назывались и три фамилии людей, которые подписали донос, и говори­лось о том, что она может подать на них в суд, если они живы, или на их детей.

- Когда я уже стала жить в Чапаевске, маму я постоянно навещала, - рас­сказывает Мария Демья­новна, - она так и жила на Смоленщине в Лаврово. В один из приездов узнала о судьбе доносчиков. Одно­го расстреляли партизаны, другой повесился, третий спился и умер. А их дети. они же не в ответе за своих родителей.

Людмила ДЕШЕВЫХ.

Фото из семейного архива.

(Окончание следует).